Газета «Новости медицины и фармации» 2(307) 2010

Медицина — моя законная жена,
литература — незаконная. Обе, конечно, мешают друг другу, но не настолько
чтобы исключить друг друга.
А.П. Чехов

150 лет тому назад, 29 января 1860 г. в г. Таганроге родился великий русский писатель Антон Павлович Чехов. Дед его, Егор Михайлович Чех, был крепостным помещика Черткова, сын которого был впоследствии очень близок к Толстому.

Егор Михайлович за большую по тому времени сумму — 3500 рублей — выкупился с семьей у помещика и, получив «вольную», стал работать управляющим донскими имениями графа Платова, сына атамана Платова, героя Отечественной войны 1812 г. Отец Антона Павловича, Павел Егорович, поселился в 1844 г. в Таганроге, где служил у купца Кобылина, а в 1857 г. открыл свою бакалейную лавку. Павел Егорович был женат на дочери таганрогского купца Евгении Яковлевне Морозовой, от которой имел пятерых сыновей — Александра, Николая, Антона, Ивана и Михаила — и дочь Марию.

Детство свое Антон Павлович вспоминать не любил — отец держал семью в чрезвычайной строгости. В 1869 г. Чехов поступил в Таганрогскую классическую гимназию. Гимназия эта, по воспоминаниям писателя Тан-Богораза, представляла собой арестантские роты особого рода: «То был исправительный батальон только с заменою палок и розг греческими и латинскими экстемпоралями». По окончании гимназии Антон Павлович приехал в Москву, где поступил на медицинский факультет Московского университета. Некоторые источники указывают, что на выбор профессии очень сильно повлияло желание матери А.П. Чехова, Евгении Яковлевны. «Иди, уважь меня, Антоша, это самое лучшее занятие», — просила она.

А. Измайлов, биограф писателя, пишет следующее: «…Это решение, по-видимому, явилось не случайно, оно было обдуманно: еще в списке учеников, удостоившихся аттестата зрелости, в графе «в какой университет и по какому факультету или в какое специальное училище желаете поступить» против имени А.П. значится: «В Московский университет по медицинскому факультету». Сам Чехов в своей краткой биографии, переданной Г.И. Россилимо, пишет, что не помнит, по каким соображениям он выбрал медицину, но в выборе никогда не раскаивался.

В студенческие годы Чехов усердно изучал медицину, аккуратно посещал лекции и практические занятия, успешно сдавал экзамены и в то же время много работал в юмористических журналах. Студента Чехова можно было встретить на сходках и собраниях, но активного участия в жизни студенчества он не принимал, будучи всецело увлечен занятиями и литературной деятельностью.

Чехову повезло: на медицинском факультете ему в ту пору довелось слушать корифеев медицины: по терапии — Г.А. Захарьина и А.А. Остроумова, по хирургии — Н.В. Склифосовского, по нервным болезням — А.Я. Кожевникова, по женским болезням — В.Ф. Снегирева, по патологической анатомии — А.Б. Фохта, по гигиене — Ф.Ф. Эрисмана и др.

«Из писателей я предпочитаю Толстого, из врачей Захарьина… Захарьина я уподобляю Толстому…», — писал Чехов. Антон Павлович знал взгляды своего учителя по вопросам клиники, гигиены и профилактики. «Чем зрелее практический врач, — говорил Захарьин, — тем более он понимает могущество гигиены и относительную слабость лечения, терапии. Победоносно спорить с недугами масс может лишь гигиена. Понятно поэтому, что гигиенические сведения необходимее, обязательнее для каждого, чем знание болезней и их лечение».

Еще в студенческие годы А.П. Чехов устраивал себе «производственную практику» и принимал больных в Чикинской больнице.

В ноябре 1884 г. А.П. Чехов получил свидетельство, что по надлежащем испытании он определением университетского совета от 15 сентября утвержден в звании уездного лекаря. Вскоре на дверях его квартиры появилась дощечка с надписью: «Доктор А.П. Чехов». Свою практическую врачебную деятельность Антон Павлович начал в знакомой ему Чикинской земской больнице; некоторое время он заведовал Звенигородской больницей. Из Звенигорода он писал знакомым, что волею судеб исправляет должность земского врача — полдня занят приемом больных (30–40 человек в день), остальное время отдыхает. Однако много отдыхать Чехову не приходилось, так как он не только принимал больных в земской больнице, но и исполнял должность уездного врача, выезжал с судебным следователем на вскрытия, исполнял поручения местной администрации, выступал экспертом на суде. В то время отец писателя совершенно разорился, не смог найти работу, и Чехову пришлось кормить всю семью самостоятельно.

Именно в ноябре 1884 года Антон Павлович 3 недели провел корреспондентом на судебном процессе в холодном зале Московского окружного суда. И почувствовал, что леденящий душу холод поселился в груди. Редактору журнала «Осколки», где он подрабатывал репортером, П. Лейкину написал: «Вот уже три дня прошло, как у меня ни к селу ни к городу идет кровь горлом. Это кровотечение мешает мне писать, помешает поехать в Питер… А когда помогут мне медикаменты, которыми пичкают меня мои коллеги, сказать не могу». С 1884 до конца 1888 года кровохарканье возобновлялось 11 раз, а вспышки очагов в легких — 2–3 раза в год. Сомнений не было — это чахотка, выраженный туберкулезный процесс, в то время неизлечимый. Чехов знал: обычно от него умирают в первые пять лет. Но ему некогда умирать, на плечах — семья: «…У меня порядок, который рухнет, если я не заработаю определенное количество рублей в месяц, рухнет и повалится мне на плечи тяжелым камнем…»

Почти никто не знает, что в свои первые врачебные годы Чехов втайне от всех (об этом не ведали даже близкие) работал над солидным научным трудом — историей врачебного дела в России. В рукописи, которую обнаружили совершенно случайно, Чехов предстает в роли эрудита, эмпирика, смелого аналитика и изящного художника. Знатоки говорят, что это докторская диссертация, в которой не закончена только последняя глава. Антон Павлович не скрывал, что готовится к докторскому экзамену (так назывался тогда экзамен в аспирантуру), предшествующему публичной защите диссертации. Осенью 1885 г. он писал Лейкину: «Я занят целый день до того, что в театре еще ни разу не был за всю осень. Следить за наукой и работать — большая разница».

Свою тему он понимал широко — положение врачей в России и в обществе, народные средства, секреты знахарства, обрядовые формы, воспроизведение общего исторического фона. Его рукой составлен список из 100 книг, которые надо прочесть. Глава о жизни и деятельности медиков в средневековой (допетровской) России, их роль при царском дворе, конкретные действия при голоде, болезнях, эпидемиях, недугах и язвах, погубивших половцев, необычайно интересна. За ней идет фольклор — только с медицинским уклоном.

С позиции врача решает Чехов и исторический спор о самозванстве Лже­дмитрия. Анализирует исторические выписки, в том числе «Розыск о смерти царевича Дмитрия», показания «мамки» и свидетелей. Писатель заключает: «Судебная медицина в исследовании отсутствовала. P.S. Самозванец не знал падучей болезни, которая была врожденная у царевича». Не случайно А. Суворин, готовивший очерки о Дмитрии Самозванце, обратился к Чехову описать падучую болезнь, которой страдал маленький царевич Дмитрий, и то, мог ли он, как считают историки, зарезать себя в припадке.

«Зарезать себя мальчик мог. Известно ли, какой нож был у него в руках? Но главное — падучая была у него наследственная, которая была бы у него и в старости, если бы он остался жив. Стало быть, самозванец был в самом деле самозванцем, так как падучей у него не было. Когда случится писать об этом, то скажите, что сию Америку открыл врач Чехов», — писал он Суворину.

В статье «От какой болезни умер Ирод?» Чехов, пораженный жестокостью ненасытного кровопийцы, приказавшего убить 14 тысяч младенцев, анализирует евангельское предание и сочинения историков христианства. Вступает в полемику с теми, кто считал, что у Ирода была «заразная язва фагедонической формы». «Быть может, это и так, — рассуждает Чехов. — К описанию болезни Ирода близко подходит также Аденская язва, неизвестная в Европе и наблюдаемая только в жарком поясе, преимущественно в Кохин-Хипе и на островах и берегах Красного моря. Она… развивается чаще всего на нижних конечностях после самых незначительных повреждений кожи. Обыкновенно при этой болезни страдают кожа и подкожная клетчатка, но в злокачественных случаях, которые нередки, язвенный процесс распространяется в ширину и глубину, разрушая мускулы, сухожилия и даже кости; человек как бы гниет при жизни и в конце концов умирает от гноекровия». К сожалению, диссертация так и не была завершена. Издатели требовали рассказов и повестей, на гонорары от которых он содержал семью и кормился сам.

В июне 1889 года неожиданно от чахотки умирает брат Николай — художник. Антон Павлович, зная, что его ожидает то же самое, делает ревизию: «пуды исписанной бумаги, академическая премия… и при всем том нет ни одной строчки, которая в моих глазах имела бы серьезное литературное значение». Он обращается в канцелярию Главного тюремного управления с просьбой оказать ему помощь в предполагаемой весной поездке на Сахалин. Зачем? Избегая по обыкновению высоких слов, Чехов пишет: «Я в самом деле еду на о. Сахалин, но не ради одних только арестантов, а так вообще… Хочется вычеркнуть из жизни год или полтора». Почти три месяца добирался до острова — чтобы своими глазами увидеть край российского бытования, узнать то, что «имел невежество не знать раньше».

На острове Чехов пробыл 3 месяца и 2 дня. Обошел 7 тюрем, 80 присутственных мест. Объездил все поселения, а это 3 тысячи изб и бараков, разговаривал с каждым поселенцем, сделал перепись, собственноручно изготовил и заполнил 5 тысяч карточек и 10 тысяч статистических карт. Вынес горчайшие впечатления: «Вопиющая бедность! Бедность, невежество и ничтожество, могущее довести до отчаяния». Суворину писал: «Мой Сахалин — труд академический!» Многие настаивали, чтобы за книгу «Остров Сахалин» Чехову присудили степень доктора медицины. Но декан медицинского факультета МГУ профессор И. Клейн отказал: признание медико-социологического исследования доктора научным означало бы официальное признание высокой заболеваемости в России сифилисом, туберкулезом, полное отсутствие санитарного надзора.

Сахалин подорвал и без того слабое здоровье. В письмах самым близким друзьям он с горечью признавался: «У меня все мои внутренности полны мокрых и сухих хрипов. Кашель донимает… и надоел… чертовски».

Болезнь прогрессировала. Лечение было только поддерживающим, кардинальных средств еще не изобрели, состояние писателя было достаточно тяжелым. А лечение… Лед на груди, употребление исключительно холодной пищи. Кровотечения прекращались — видимо, организм Антона Павловича был действительно сильным, но легкие были простужены окончательно. Здоровье ухудшалось, кашель усиливался. А он шутил: «Я решительно не знаю, что с собой делать и что полезно для моего здоровья: конституция или севрюжина с хреном».

Врачи советуют Чехову уехать на зиму на юг Франции, на берег Бискайского залива. И это была еще одна врачебная ошибка. Туберкулезным больным надо жить в условиях, к которым они привыкли. Но во все времена хватало энтузиастов лечения воздухом иностранных курортов или крымским климатом. К таким энтузиастам относился и доктор И.Н. Альтшуллер, настоявший, чтобы Чехов переехал на зиму в Ялту. А ведь зимние месяцы там и сегодня считаются в климатическом отношении самыми неблагоприятными.

«Кровь идет помалу, но подолгу, — писал Антон Павлович Л.И. Сувориной, — и последнее кровотечение, которое продолжается и сегодня, началось три недели назад. Благодаря этому я должен подвергать себя разным лишениям; я не выхожу из дому после 3 часов пополудни, не пью ровно ничего, не ем горячего, нигде, кроме улицы, не бываю, одним словом, не живу, а прозябаю… Домой пишу, что я совершенно здоров, и иначе писать нет смысла…»

Он возвратился в Мелихово, чтобы построить местным детям школу. Но после тяжелой операции умер отец. «Выскочила главная шестерня из мелиховского механизма, и мне кажется, что для матери и сестры жизнь в Мелихове утеряла теперь всякую прелесть и что мне придется устраивать для них новое гнездо».

Доктор Альтшуллер настоял на Ялте. Чехов возвел школу и приобрел участок недалеко от Ялты. В середине ноября 1898 года приступил к постройке дачи. Это был неприспособленный для зимы холодный дом. Профессор Остроумов уговаривал его не уезжать из Москвы: «Нет никакого резона. Вы ведь чувствуете себя духом здесь хорошо, а хороший дух, право, стоит хорошего климата». Но Альтшуллер, сам болевший туберкулезом, бил себя в грудь и говорил, что после того, как он с севера перебрался на юг, у него открылось второе дыхание.

К сожалению, Ялта и Ницца не приостановили туберкулезный процесс, а лишь «помогли» развиться угрожающе. Красивый, моложавый Чехов очень изменился внешне. Цвет лица приобрел сероватый оттенок, губы стали бескровными, он заметно похудел и поседел. Его стала мучить одышка, обнаружились симптомы туберкулезного поражения кишечника.

Чехов-врач знал: дни его сочтены. Надо успеть завершить все, что хотел. Поздняя любовь к актрисе Ольге Книппер блеснула согревающим лучом. 25 мая 1901 года состоялась их свадьба. Обвенчались в церкви Воздвижения в переулке на Плющихе и в тот же день уехали в Уфимскую губернию, в санаторий, где лечили кумысом. Но видимого улучшения не произошло, и молодожены отправились в Ялту, где сразу же Антону Павловичу стало еще хуже. Он позвал юриста и написал завещание.

Зимы 1901, 1902 и 1903 годов в Ялте были отвратительными. Ветер продувал насквозь его дачу, море штормило, влажность воздуха почти такая же, как в Петербурге. Профессор А. Остроумов советовал оставить Крым и возвратиться в Москву, об этом просит и Григорий Россолимо. Но знакомый доктор, Таубе, посоветовал съездить на прославленный легочный курорт Баденвейлер на юге Германии. Там практикует его приятель Шверер, он поднимет Чехова на ноги. Жена собирала чемоданы, когда в дом зашел писатель Н. Телешов. «Хотя я и был подготовлен к тому, что увижу, — писал Телешов, — но то, что я увидел, превосходило все мои ожидания, самые мрачные. На диване, обложенный подушками, не то в пальто, не то в халате, с пледом на ногах, сидел тоненький, как будто маленький человечек с узкими плечами, с узким бескровным лицом — до того был худ, изнурен и неузнаваем Антон Павлович. Никогда не поверил бы, что возможно так измениться. А он протягивает слабую восковую руку, на которую страшно взглянуть, смотрит своими ласковыми, но уже не улыбающимися глазами и говорит: «Завтра уезжаю. Прощайте. Еду умирать… Больше уже мы не встретимся».

Так оно, в сущности, и вышло.

За 20 лет своих страданий А.П. Чехов ни разу сам не озвучил названия болезни. И многие биографы до сих пор сомневаются в том, знал ли писатель, какой недуг его поразил. Однако насколько верно это предположение? Сомнительно, чтобы такой грамотный и знающий врач, каковым был Чехов, не мог этого определить.

И лишь по отдельным фразам писем, строкам произведений становится ясно, что доктор Чехов прекрасно знал и то, что с ним происходит, и то, что будет впоследствии. Он не любил упоминаний о своей болезни, а от многих даже ее скрывал. Антон Павлович понимал, что жить ему остается недолго, и настойчиво работал — до изнеможения, до кровотечений. Принимал больных, помогал голодающим, выезжал в места возникновения эпидемий холеры, писал…

Ему никто не давал более 5 лет жизни. Однако Чехов при активной форме туберкулеза смог прожить 20, и это были годы самоотверженного труда…

«…Кто слышал от него жалобы, кто знает, как страдал он?» (И.А. Бунин).

Подготовила Светлана Рябко