Газета «Новости медицины и фармации» 15 (466) 2013

Невозможно решить проблему на том же

уровне, на котором она возникла.

Нужно стать выше этой проблемы,

поднявшись на следующий уровень…

А. Эйнштейн

Судебные психиатры прошлого высказывались против введения в уголовный кодекс (УК) понятия «ограниченная вменяемость». В.Х. Кандинский писал, что «из того, что существуют разные степени психического расстройства, вовсе не следует, что в законе должны быть установлены разные степени вменяемости». Он ссылался на Н.С. Таганцева, который считал, что «логически возможно признать только одно из двух: или наличность, или отсутствие способности ко вменению». И добавлял: «В самом деле, здесь нам приходится решать вопрос: мог ли человек в известном данном случае воздержаться от совершения противоправного дела, если бы только захотел воздержаться, или не мог? Вопрос этот должен быть решен в ту или в другую сторону, в положительном или отрицательном смысле, но никакое среднее решение здесь невозможно». «Уменьшенная вменяемость, будучи недопустимою теоретически, не принесла бы никакой пользы и на практике, в нее, как в золотую середину, стали бы сваливаться, без дальнейшего разбора, все сколько­нибудь затруднительные случаи сомнительного душевного состояния преступников» [1]. Взгляды Кандинского на уменьшенную вменяемость разделяли В.П. Сербский и Д.Р. Лунц [2]. Они считали мнение психиатра о вменяемости преступника краеугольным камнем судебного решения и полагали, что континуум вменяемость­невменяемость опирается на континуум здоровье­болезнь, как стены и крыша опираются на фундамент. Думая, что суть, содержание проблемы вменяемости­невменяемости является медицинской, корифеи судебной психиатрии надеялись, что в будущем психиатры ее решат.

Современный законодатель ввел в уголовный кодекс понятие «ограниченная вменяемость». Теперь нужно в соответствии с новой новеллой УК изменить уголовно­правовую и судебно­психиатрическую парадигму, которая была прогрессивной для позапрошлого века, но в современном мире является устаревшей и дискриминационной. Наша сегодняшняя теоретическая неспособность разработать, а практическая — определить каждой степени психического расстройства и каждой группе преступлений соответствующую ей степень (меру) вменяемости обусловлена тем, что наша мысль ограничена, зашорена этой парадигмой. Нам нужно подняться на уровень выше. Тогда мы увидим, что более чем столетняя перетасовка «списка психических расстройств, исключающих вменяемость» и судебные решения по этому списку — вчерашний день. Ничего более этого «списка», аналогичного спискам болезней, исключающим арест, службу в армии, трудоспособность и прочее, судебные психиатры суду не дали и не дадут по причинам, о которых мы уже неоднократно писали [3–5].

В самом деле, если существуют разные степени психического расстройства, разные степени вины и наказания, то почему нет разных степеней вменяемости?

Процесс индивидуализации уголовной ответственности, вины и наказания обязан идти одинаково, параллельно для всех правонарушителей. Однако индивидуализация психического состояния психически здорового правонарушителя идет без индивидуализации психического состояния психически больного правонарушителя. Субъективную реальность психически здорового правонарушителя, субъективную сторону преступления давно воспроизводят в суде, если можно так выразиться, при помощи «цветного телевидения», а субъективную реальность психически больного правонарушителя воспроизводили и воспроизводят, как и в XIX веке, в «черно­белом цвете». И это при том, что Международная классификация болезней (МКБ) от пересмотра к пересмотру все более дифференцируется. За неполные 20 лет глава, посвященная психическим расстройствам, с 30 категорий (в МКБ­9) разрослась до 100 (в МКБ­10)! Если дифференциация психических расстройств не пустопорожние игры психиатров, а наука, отражающая объективную реальность, то достижения психиатрии нужно использовать для дальнейшей индивидуализации уголовной ответственности, вины и наказания психически больных правонарушителей. Но никто этими плодами не пользуется, словно между юристами и психиатрами стоит стена. Если внутренний мир психически больных «черно­белый», то дихотомическое разделение его на «вменяем­невменяем» адекватно отражает объективную реальность. Если же внутренний мир психически больных такой же разнообразный, такой же «цветной», как и мир психически здоровых, то дихотомическое деление грубо искажает его. Нельзя говорить о равенстве психически здоровых и психически больных участников судебного процесса перед судом и законом при таком примитивном отношении к внутреннему миру психически больных. То, что было благом, привилегией в XIX веке, в XXI веке стало дискриминацией, ограничением на основании наличия психического расстройства. Чтобы исправить существующую сейчас, законом закрепленную дискриминацию участников уголовного процесса, надо или вернуться к дихотомическому делению преступников на ветхозаветное «виновен­невиновен», или уходить от дихо­томического «вменяем­невменяем». Законо­датель выбрал второе и сделал первый шаг. Слово за теоретиками.

Сегодня нам нужно понять, что индивидуализация юридической ответственности психически больных на столетие отстала от индивидуализации юридической ответственности психически здоровых. Даже после введения в УК понятия «ограниченная вменяемость» адепты «черно­белого», дихотомического разделения правонарушителей, вынужденные перейти к «черно­серо­белому кино», не сдаются и заявляют, что серый цвет — это всего лишь разновидность, оттенок белого. Их можно понять. Новая новелла УК, при сохранении нынешней, позапрошловековой парадигмы, «заточенной» под дихотомическое разделение право­нарушителей, привела к тому, что судебно­психиатрические и судебные «воды» стали еще мутнее. Возросший процент неточных заключений судебно­психиатрической экспертизы (СПЭ), вместе с иждивенческим отношением судей к ним, еще шире, чем раньше, открыл дверь экспертному и судебному произволу. Можно не замечать возросшего количества сомнительных заключений СПЭ и опирающихся на них неправедных судебных решений, а можно сменить устаревшую парадигму и сделать судебно­психиатрические и судебные «воды» более прозрачными.

Психическое состояние преступника — это объективная реальность, которую отражает уголовное дело. Каждый участник уголовного процесса видит эту реальность на своем уровне (юридическом, психиатрическом, педагогическом, бытовом) и по­своему обосновывает ее. В суде юридический уровень восприятия и понимания психического состояния преступника является доминирующим, родовым. Все прочие уровни понимания, в том числе и психиатрический, включаются в юридический уровень как видовые. Вывод о невменяемости правонарушителя должен делаться не только на основании заключения СПЭ (психиатрический уровень), но и на основании информации, собранной на других уровнях. Если участники уголовного процесса объективно отражают психическое состояние правонарушителя, то разно­уровневая информация согласуется и наоборот. При рассогласовании разноуровневой информации суды зачастую отдают предпочтение информации, полученной с психиатрического уровня. И даже не с психиатрического, а с судебно­психиатрического. Дескать, судебные психиатры видят и судят объективнее. Это является, во­первых, нарушением уголовно­процессуального закона, который не жалует мундирные предпочтения, а во­вторых, здравого смысла и опыта, который говорит о том, что связь между истиной и должностью чаще всего обратно пропорциональная. Обыватель видит «сумасшедших», «полусумасшедших» и «нормальных». И обосновывает суду свою точку зрения. Психиатр видит ту же объективную реальность, но объясняет и понимает ее с помощью того, что сегодня мы называем наукой. Тяжелые психические расстройства, которые видят судебные психиатры, а не видят общие, — это коммерческий миф, созданный судебными психиатрами. Более того, тяжелые психические расстройства, которые видят психиатры и не видят, даже после подсказки, здравомыслящие обыватели, — это тоже коммерческий миф. К сожалению, судам эти мифы выгодны. Мы об этом уже писали, но воз и ныне там [6]. Конечно, психиатры — более тонкий, более чувствительный «инструмент» для выявления психических расстройств, но суду эта тонкость не нужна: 100 психиатрических категорий в суде нужно упростить, популяризировать до 3 юридических, которые различает УК и здравомыслящий обыватель. Снятое психиатрами «цветное кино» в суде смотрят на черно­белом экране! Отражает ли «цветная психиатрическая камера» границы между черным и белым более четко, чем «черно­белая обывательская» — еще вопрос, ибо глаз, различающий множество оттенков, границы между оттенками видит не всегда четко.

Между возбуждением уголовного дела и признанием гражданина невменяемым проходят месяцы, за это время субъективная сторона преступления всех без исключения психически больных исследуется. Когда обнаружится, что вина, ее содержание, форма и степень, мотив и цель преступления искажены психическим расстройством, то научную квалификацию найденного факта дают психиатры. Нынешняя уголовно­правовая теория «разваливает» состав преступления психически больных через отсутствие субъекта преступления, и потому результаты исследования субъективной стороны преступления, превратившейся в субъективную сторону общественно опасного деяния (ООД), идут в мусор.

Из 29 472 обследуемых, направленных в 2007 году по Украине на СПЭ, судебно­следственные органы могут «отдыхать» при исследовании субъективной стороны преступления только у 1235 (4 %), признанных невменяемыми [7]. У остальных 28 237 (96 %) человек, признанных вменяемыми и ограниченно вменяемыми, субъективная сторона преступления должна быть тщательно изучена. В распоряжении юристов уже сейчас есть методы, которыми они изучают психическое состояние всех без исключения правонарушителей. Новая уголовно­правовая парадигма, более соответствующая требованиям нового УК, должна заключаться в том, что признание лица невменяемым и освобождение его от уголовной ответственности и наказания должно стать итогом изучения субъективной стороны преступления (общественно опасного деяния), а не формального исключения субъекта преступления, сделанного руками психиатров.

Кратко очертим весь континуум вменяемость — ограниченная вменяемость — невменяемость. Нас интересует психическое состояние правонарушителей, их способность­неспособность осознавать деяния, предусмотренные УК, и руководить ими. Полная вменяемость, если можно так выразиться, начинается в области психической гармонии, а полная невменяемость — в области полного распада психики. Можно представить две площадки — верхнюю и нижнюю, соединенные лестницей, на каждой ступеньке которой находятся нарушители УК. По мере того, как мы удаляемся от полной, 100%­ной вменяемости, процент вменяемости тает, а процент невменяемости растет, пока не достигнет полной, 100%­ной невменяемости. Это мгновенный снимок, статика. В действительности люди на этой лестнице не стоят на месте. Они движутся в разных направлениях с разной скоростью. Обитатели верхней площадки под влиянием спиртного или других вредностей могут скатываться вниз и, при отсутствии необратимых нарушений головного мозга, снова поднимаются вверх. Постоянные обитатели нижней площадки вверх не поднимаются и уголовно наказуемых деяний не совершают.

Модель эта схематичная, но не «умо­зрительная», как некогда говорил Лунц [2]. Она согласуется с общепризнанным в психиатрии учением об иерархии психической деятельности, которое разрабатывали Дж.Х. Джексон, А. Эй, А.В. Снежневский и другие. Эта модель дает юристам общее представление о распределении психически больных по глубине (тяжести) психических расстройств и о возможности справедливых юридических решений. Раньше мы делили лестницу на две неравные части. Обитатели верхней площадки и верхнесредней части лестницы признавались вменяемыми. Обитатели нижней площадки с примыкающими ступеньками — невменяемыми. Такое деление было справедливо в отношении лиц, стоящих на площадках и на ближайших ступеньках рядом с ними. Судьба же лиц, которые стояли рядом, но на ступеньку выше или ниже условной границы, разделяющей вменяемых и невменяемых, была различной. Одни были не настолько здоровы, чтоб признаваться вменяемыми и наказываться. Другие были не настолько больны, чтобы признаваться невменяемыми. Справедливость давно требовала ввести промежуточную категорию, вбирающую крайние варианты отягченной психическим расстройством вменяемости и сомнительной невменяемости.

В ст. 20 УК Украины сказано, что подлежит уголовной ответственности лицо, признанное судом ограниченно вменяемым, то есть таким, которое во время совершения преступления, вследствие имеющегося у него психического расстройства, не было способно в полной мере осознавать свои действия (бездействие) и (или) руководить ими. Признание лица ограниченно вменяемым учитывается ­судом при назначении наказания и может быть основанием для применения при­нудительных мер медицинского характера [8].

В комментарии к УК сказано, что ограниченная вменяемость, так же как вменяемость и невменяемость, характеризуется двумя критериями — медицинским (биологическим) и юридическим (психологическим), сочетание которых и дает основание для определения лица ограниченно вменяемым. Медицинский критерий ограниченной вменяемости указывает на наличие у виновного определенного психического расстройства. Юридический критерий состоит из двух признаков — интеллектуального (неспособность лица в полной мере осознавать свои действия (бездействие)) и (или) волевого (неспособность лица в полной мере руководить ими) [8].

В формулах вменяемости, ограниченной вменяемости и невменяемости, как и в аналогичных формулах, традиционно выделяют два критерия — медицинский (биологический) и юридический (психологический). Применение общей схемы к юридическим понятиям, трактующим психическое состояние человека в юридически значимых ситуациях, целесообразно и удобно, но общая схема иногда затемняет смысл понятия. Мы предлагаем выделять в понятии «вменяемость» два критерия [5], а в понятиях «ограниченная вменяемость» и «невменяемость» — три.

На рис. 1 видно, что понятие «ограниченная вменяемость» состоит из трех критериев: юридического, медицинского и психопатологического.

Юридические критерии вменяемости и ограниченной вменяемости идентичны.

Они включают в себя преступления, предусмотренные УК Украины. Все, что говорилось нами о юридическом критерии вменяемости, остается в силе для юридического критерия ограниченной вменяемости [5].

Разбирая понятие «вменяемость», мы столкнулись с тем, что включение вменяемости в состав признаков субъекта преступления вынуждает нас говорить о вменяемости вменяемого!

На рис. 2 видно, что по тем же причинам нам приходится говорить о вменяемости ограниченно вменяемого! Но преступник не может в одно и то же время, в одном и том же месте быть одновременно вменяемым и ограниченно вменяемым! Он либо осознает свои действия (бездействие) и руководит ими, либо не в полной мере осо­знает свои действия (бездействие) и (или) руководит ими. Определять процент вменяемости во вменяемости или в ограниченной вменяемости мы пока еще не можем. Это не процент жира в молоке.

В существующем виде ч. 1 ст. 18 УК, в которой перечисляются признаки субъекта преступления, противоречит ч. 1 ст. 20 того же УК.

Каким образом ограниченно вменяемый может подлежать уголовной ответственности и наказанию (требования ст. 20 УК), если он не является субъектом преступления (ч. 1 ст. 18)? Наша теория уголовного права считает только вменяемость предпосылкой вины, уголовной ответственности и наказания [8, 9]. Следовательно, лицо, признанное судом ограниченно вменяемым, не может быть субъектом преступления! Деяние этого лица не является виновным! И оно не подлежит уголовной ответственности и наказанию! Чтобы лицо, признанное судом ограниченно вменяемым, на законных основаниях подлежало уголовной ответственности, чтобы его деяние на законных основаниях считалось преступлением, надо исключить вменяемость из признаков субъекта преступления. Либо изложить ч. 1 ст. 18 в следующей редакции: «Субъектом преступления является физическое вменяемое или ограниченно вменяемое лицо, совершившее преступление в возрасте, с которого может наступать уголовная ответственность». Но тогда понятие «субъект преступления» станет еще более неопределенным, чем в нынешней редакции!

Разрешить указанные противоречия можно следующими способами. Можно обобщить понятие «субъект преступления», исключив из него вменяемость как признак субъекта преступления. И пересмотреть причинно­следственные отношения вменяемости и вины с заменой существующей медицинской модели (вменяемость — предпосылка вины, уголовной ответственности и наказания) на юридическую модель (вина — пред­посылка вменяемости) [5]. Обобщение понятия «субъект преступления» позволило бы уменьшить его содержание и увеличить объем, включив в него ограниченно вменяемых и невменяемых.

Но теоретики уголовного права либо не замечают указанные противоречия, либо пытаются разрешить их сочинением наукообразных определений, получаемых от скрещивания юридических терминов с психиатрическими, предлагают считать серое разновидностью белого.

Комментаторы УК, правильно говоря о том, что вопрос о вменяемости возникает только в связи с совершением преступления (первая посылка), пишут далее о том, что состояние вменяемости — это норма, типичное состояние психики человека, которое присуще большинству людей. Именно поэтому это состояние презюмируется (вторая посылка) [9, 10]. Из двух посылок мы делаем вывод о том, что совершение преступления является нормой, типичным состоянием большинства граждан Украины. Вывод этот, понятно, ложен, а значит, и вторая посылка ложна. Более завуалировано, но по сути то же самое пишут те, кто считает, что вменяемость — это состояние психически здорового человека [8]. То есть авторы не представляют себе психически здорового гражданина Украины вне преступной деятельности. Фрейд сказал бы, что их подсознательное, скрытое от читателей бытие властно прорывается в написанные ими тексты. К таким оговоркам он относился с вниманием и пониманием. По мнению другого комментатора ст. 20 УК, способность психопатов, дебилов и подобных им осознавать характер своих действий и руководить ими хоть и снижена, уменьшена, но сохранена, есть. Если у лица такая способность есть, то оно вменяемо, виновно, ибо вина неделима. Если же у лица такой способности нет, то оно невменяемо. Ибо вменяемость, как и беременность, либо есть, либо нет [11]. Автор пытается определить неопределенное понятие (вменяемость) через определенное (беременность). Он игнорирует то, что понятия «беременность» и «вменяемость» далеки друг от друга по содержанию и являются несравнимыми понятиями. Понятие «вменяемость» уместнее сравнивать не с беременностью, а с глупостью или умом, которые во всех головах так причудливо перемешаны, что наблюдение за этой смесью доставляет психиатрам истинное профессиональное удовольствие. В комментарии УК ограниченную вменяемость определяют еще как «психопатологическое состояние человека» [8]. Нужно различать: 1) объективную реальность; 2) наше понимание ее, нашу оценку; 3) наше словесное обозначение объективной реальности (терминологию), исходящее из нашего понимания. Психическое состояние нарушителя УК — это объективная реальность, которая независима от оценщика. Понимание ее, оценка может быть бытовой, юридической, медицинской и т.д. Выражаться эта оценка должна в соответствующих пониманию и объективной реальности терминах. Содержание понятия «вменяемость» (как и ограниченной вменяемости и т.д.) до сего дня является результатом медицинской оценки. Так как юристы наполняют эти понятия медицинским содержанием и обозначают его медицинскими терминами, в которых плохо разбираются, то в результате учебники уголовного и гражданского права и комментарии УК и Гражданского кодекса изобилуют терминологической и сущностной кашей, образцы которой мы привели.

«Вменяемость», «ограниченная вменяемость» и аналогичные им понятия — это результат юридической оценки, юридической квалификации психического состояния человека в момент совершения преступления, сделки или иного юридически значимого действия. Это не психо­патологическое состояние человека, а итоговая, родовая, юридическая оценка. Она включает в себя равноценные между собой видовые части: заключения психиатров, психологов, свидетельства потерпевших, свидетелей и т.д.

Один и тот же человек может быть оценен как «психически аномальный» (в эту условную группу мы отнесем тех, кто расположился между неврозами и психозами) или как «ограниченно вменяемый». Содержание, вкладываемое оценщиками в понятия «психическая аномалия» и «ограниченная вменяемость», должно быть разным, ибо эти понятия находятся в отношении подчинения, а не равнозначности, как считается ныне. Сегодня объемы и содержание понятий «психическая аномалия» и «ограниченная вменяемость» (как, впрочем, объемы и содержание понятий «психическое расстройство в медицинском смысле» и «психическое расстройство в юридическом смысле») практически полностью совпадают и являются медицинскими. Объем же понятия «психическая аномалия» должен быть больше объема понятия «ограниченная вменяемость» и полностью должен его включать. Содержание понятия «ограниченная вменяемость» расширяется за счет того, что к психиатрическим признакам добавляются, как равноценные по весу и значимости, бытовые, педагогические и прочие признаки, а значит, объем его сужается. Эти непсихиатрические признаки подтверждают или отвергают психиатрические. Взгляд психиатра, сколь бы точен и широк он не был, не опирается в своем суждении на такое обилие достоверной информации, как взгляд судьи. Это всего лишь взгляд врача на юридическую проблему, то есть на то, в чем он некомпетентен. К сожалению, сегодня юридический взгляд на разбираемые нами юридические понятия находится в зародыше. Доминируют привитые юристам даже не психиатрические, а узко сектантские, ­судебно­психиатрические взгляды.

В отличие от понятия «вменяемость» в понятии «ограниченная вменяемость» появляется новый критерий — медицинский, который определен в законе словами «психическое расстройство».

Комментаторы УК и в понятии «вменяемость» находят медицинский критерий, который, по их мнению, определяет «здоровое состояние психики лица» [8]. То, что психическое здоровье как признак, присущий большинству населения, законодательно презюмирован, не мешает им. Что можно определять мерилом, критерием, присущим большинству? Только склонность авторов к резонерству.

Медицинский критерий ограниченной вменяемости указывает, что ограниченная вменяемость возможна только при наличии психического расстройства. Он включает в себя все психические расстройства, достигающие глубины, указанной психопатологическим критерием ограниченной вменяемости. Это важно понимать, ибо в последние годы психологи пытаются размыть медицинские критерии разбираемых нами понятий, сделав их еще более неопределенными, а юристов — еще более зависимыми от мнения теперь уже и психологов.

С середины XIX века считается, что основанием для освобождения преступника от уголовной ответственности и наказания является только тяжелая психическая болезнь, замутившая разум правонарушителя до такой степени, что он не понимает простых и в большинстве своем примитивных уголовных запретов. С этого времени суды без одобрения психи­атров преступников не наказывают.

В последние годы психологи, справедливо критикуя частные недостатки СПЭ, пытаются психиатрическую экспансию в область права сменить психолого­психиатрической. О.Д. Ситковская говорит о крупномасштабной проблеме использования психологических знаний в уголовном праве. Автор считает, что проблема вменяемости­невменяемости не юридическая, а комплексная. Она направляет острие своей критики не против вторжения психиатрии в чужую, юридическую область, а против единоличного (!) вторжения психиатров. Дескать, психология более молодая, чем психиатрия наука, и потому психологи опоздали к разделу юридического пирога. Теперь психиатры должны потесниться и дать место психологам, которые имеют столько же оснований участвовать в решении вопросов вменяемости­невменяемости, сколько и психиатры. С точки зрения Ситковской, для вывода об отсутствии способности к осознанно­волевому поведению в момент противоправного деяния медицинский критерий не является необходимым. Автор выделяет ряд состояний, случаев, когда «эксперты­психологи могут установить наличие психологического критерия невменяемости при отсутствии медицинского» (выделено О.Д. Ситковской). Мало того, по мнению автора, традиционная позиция уголовного права по отношению к лицам, совершившим преступление в состоянии простого алкогольного опьянения, слишком строга. Их состояние характеризуется ослаблением управляемости поведения, а поэтому решение вопроса о степени и характере уголовной ответственности этих лиц требует участия психолога [12]. Ситковская полагает, что наряду с тяжелым психическим расстройством, нарушающим адекватное восприятие действительности, основанием для освобождения от уголовной ответственности и наказания является ряд состояний психически здоровых лиц, которые установить могут только психологи!

Если эти «заманчивые» бизнес­предложения будут приняты законодателем, то зависимость судов от так называемых «экспертов» и количество невменяемых резко возрастет, а профессия «судебный психолог» приобретет невиданный доселе финансовый вес. (К так называемым «экспертам» мы относим специалистов, которые перевод прописных истин на научный жаргон называют «экспертизой».)

Мы освобождаем от уголовной ответственности лиц с тяжелыми психическими расстройствами потому, что тяжелое психическое расстройство дезориентирует, дезинформирует, обманывает психически больного человека в отношении собственного тела и окружающего его мира. Органы чувств больного дают ему смесь истинной и ложной информации, разобраться в которой он не в силах. Его рациональное познание эту причудливую смесь может правильно обрабатывать, а может еще более извращать. Все это приводит больного к разрыву между общепонятным «я хочу», «я могу» и «я должен». В состоянии дезинформации психически больному сложно воплотить в жизнь не только «я должен» и «я могу», но даже и «я хочу». Поэтому тяжело психически больных освобождают от уголовной ответственности и наказания. Мы должны сначала исправить, настроить «био­психосоциальную систему», избавить ее от «биологических глюков», привести к общепринятому, а потом привлекать к уголовной ответственности и наказывать.

Чувственное же и рациональное познание у психически здоровых и у лиц с легкими психическими расстройствами позволяет им более­менее адекватно ориентироваться в субъективном и объективном мире. Легкие психические расстройства не влияют или мало влияют на способность их носителя понимать требования УК и в соответствии с ними руководить своим поведением. Люди с невротическими расстройствами имеют преходящие сложности с приспособлением к окружающей среде. Свобода выбора у них между «я хочу», «я могу» и «я должен» сохраняется. Вместе с «психически здоровыми в медицинском смысле» они составляют категорию «психически здоровых в юридическом смысле» и признаются вменяемыми. Изучив личность подсудимого, суд может учесть его легкое психическое расстройство при выборе наказания.

При более глубоком уровне поражения психики сильнее страдает адекватное отражение окружающей действительности и, как следствие, адаптация. Этот уровень поражения называется психопатическим или пограничным по психоаналитической терминологии. Психические расстройства этого уровня заметны уже не только психиатрам. Люди с недостатками интеллектуальной сферы не справляются с программой общеобразовательной школы и обучаются во вспомогательных школах, а потом выполняют примитивные виды труда. У людей с нормальным интеллектом могут быть такие особенности личности, от которых страдает общество или они сами. Чтобы почувствовать особенности такого человека, с ним нужно жить, работать или просто провести какую­то часть времени. Такие люди глубже, чем невротики, погружены в созданный ими мир и сильнее оторваны от реальности. Плохо отличая субъективное от объективного, они пытаются навязать свое видение мира окружающим и тем самым создают вокруг себя постоянную зону конфликта. Вечный диссонанс субъективной реальности и объективной, Я идеального и Я реального составляет суть их внутренней жизни и мешает им адаптироваться в мире. Свобода выбора между «я хочу», «я могу» и «я должен» у них страдает. Это подтверждается профессиональным, семейным и даже криминальным путем. Они крайне субъективно понимают требования закона, не всегда могут их выполнить и потому признаются ограниченно вменяемыми.

Психологический критерий вменяемости, по мере нарастания тяжести психического расстройства, трансформируется в психопатологический критерий ограниченной вменяемости.

Он сформулирован в законе как «неспособность в полной мере осознавать свои действия (бездействие) и (или) руководить ими». Психопатологический критерий ограниченной вменяемости определяет тяжесть (глубину) психического расстройства, при наличии которого лицо подлежит уголовной ответственности, но в отличие от вменяемого психическое состояние ограниченно вменяемого учитывается судом при назначении наказания и может быть основанием для применения принудительных мер медицинского характера (ч. 2 ст. 20 УК).

Мы считаем, что критерий, определяющий тяжесть (глубину) психического расстройства, степень нарушения отражательной способности головного мозга, выраженный общими понятиями, лучше всего, адекватнее называть не психологическим и уж тем более не юридическим, а психопатологическим по следующим причинам.

Наименование психопатологического критерия ограниченной вменяемости «юридическим» или «психологическим» не соответствует определяемой им объективной реальности и нынешнему понимаю ее. Хотя эти термины привычны, исторически сложились, но от них следует отказаться по тем же причинам, по которым психиатры отказались от термина «болезнь» в пользу термина «расстройство». Общая психопатология или общая психиатрия изучает общие закономерности развития психических расстройств, иерархию психических симптомов, синдромов, диагнозов, то есть как раз то, на что сегодня опирается решение вопроса об ограниченной вменяемости и невменяемости. Частная психиатрия изучает отдельные психические расстройства, такие как шизофрения, умственная отсталость и другие. Понятия «общая психопатология», «общая и частная психиатрия» — устоявшиеся. Соотношение психопатологического и медицинского критериев ограниченной вменяемости и невменяемости аналогично соотношению общей и частной психиатрии.

В заключение следует сказать, что время, когда вину и наказание могли сравнивать с беременностью, а о вменяемости понятия не имели, давным­давно прошло. Сегодня вину и наказание уже никто дихотомически не делит. Теперь дихо­томически делят вменяемость и сравнивают ее с беременностью. Завтра мы поймем, что вес научных возражений против разделения вменяемости (невменяемости) на степени аналогичен весу возражений против разделения на степени вины и наказания.

Разве наш уголовный закон одинаково справедлив в отношении психически здоровых и психически больных правонарушителей? Сравните степень юридической дифференцированности, проработанности субъективной стороны преступления психически здорового и степень дифференцированности субъективной стороны преступления (ООД) психически больного! Говоря о субъективной стороне преступления психически здорового, мы говорим о формах, видах, степенях вины, о мотиве, цели преступления и прочем. Все это увязано тончайшими нитями с разнообразными видами наказаний. Субъективная же сторона преступления (ООД) психически больного наполняется юридически наивным врачебным содержанием, из которого следует примитивный юридический вывод: вменяем — невменяем! А между тем, мир психически больных потенциально имеет столько же юридически значимых оттенков, что и мир психически здоровых, если не более! Экспансия психиатров в юриспруденцию, иждивенчество юристов в данном вопросе привели к тому, что процесс индивидуализации вменяемости, индивидуализации уголовной ответственности психически больных был сведен на нет. Сейчас нужно говорить о равном правосудии для психически здоровых и психически больных граждан, о нарушении принципов справедливости и гуманизма в отношении психически больных. Можно еще долго бороться с патернализмом в психиатрии, рассуждать о злоупотреблениях в психиатрии и прочем. И не замечать дискриминационного характера существующей уголовно­правовой и судебно­психиатрической парадигмы. Тем самым сохраняя ее! А можно вместо борьбы с ветряными психиатрическими мельницами изменить дискриминационные для психически больных теории и законы, основанные на них. Можно признать, что у вменяемости может быть столько же степеней, сколько и у вины. Даже больше. Можно поднять уровень независимости врача­психиатра до уровня независимости судьи.

Введение в УК понятия «ограниченная вменяемость» более адекватно отражает объективную реальность, хотя за этим шагом вперед сегодня следует шаг назад, и ограниченно вменяемых разделяют по­старинке на «вменяемых» и «невменяемых». Сегодня ограниченная вменяемость — всего лишь транзитная станция, с которой больные следуют, как и раньше, в тюрьму или в больницу. Введение промежуточной категории между вменяемостью и невменяемостью обязывает нас искать нечто среднее между наказанием и лечением, между тюрьмой и больницей. Возможно, этим средним будет «коктейль», составленный из двух ингредиентов: наказания и лечения. Представим смесь из 90 % наказания и 10 % лечения, далее — из 80 % наказания и 20 % лечения, и так до 0 % наказания и 100 % лечения. Ничего удивительного: варьируя место лишения свободы, условия отбывания его и сроки, законодатель давно уже индивидуализирует уголовную ответственность, вину и наказание психически здоровых преступников.

Пришло время подняться на уровень, на котором разница между вменяемостью и беременностью и сходство между вменяемостью и виной будут очевидны. Внутренний же мир психически больного преступника будет профессионально изучаться в суде наравне с внутренним миром психически здорового. Врачебный дилетантизм в вопросах уголовной ответственности психически больных должен отойти в прошлое.