Журнал «Вестник Ассоциации психиатров Украины» (06) 2013

Статья опубликована на с. 33-37

В недавно изданной монографии «Проблемы психологического исследования. Указатель 1050 докторских диссертаций. 1935–2007 гг.» (Анцупов А.Я. с соавт., 2007) авторы на основании тщательного анализа квалификационных научных психологических исследований, их тематики и результатов приходят к неутешительному выводу о том, что последние представляют собой нечто весьма отвлеченное от действительности: «Страна сама по себе, а психология сама по себе» (с. 95).

Состояние психического здоровья нации, суть и последствия экономических реформ и модернизации системы образования, проблемы подрастающего поколения, лиц с ограниченными возможностями — все это и многое другое традиционно упоминается в обосновании актуальности научных психологических исследований. Однако фактическое положение дел в тех сферах общественной практики, где результаты этих исследований должны были бы найти свое приложение, подчиняется собственным тенденциям и, как оказывается, не зависит ни от объема, ни от интенсивности научных изысканий (Юревич А.В., 2008). Причины этому разнообразны. Определенная часть их лежит за пределами психологической науки (прежде всего в организационно­управленческой сфере), но наиболее трудные для осознания и преодоления коренятся внутри самой психологии. Данная статья представляет собой попытку прояснить некоторые имплицитные в эмпирических психологических исследованиях допущения, понимание которых могло бы способствовать повышению практической значимости весьма трудоемких проводимых изысканий. Ведь от качества методологического обоснования зависят валидность эмпирического исследования, достоверность полученных в нем фактов, а следовательно, и применимость результатов в практике. Это обстоятельство, к сожалению, не всегда учитывается психологами­исследователями, ориентированными на быстрый и эффективный результат.

Нет необходимости использовать средства наукометрического анализа, чтобы заключить, что подавляющее большинство современных психологических исследований имеют диагностическую направленность. Именно психологическая диагностика стала сегодня универсальной и нередко исчерпывающей и самостоятельной целью психологических исследований, независимо от того, заявлена эта цель или другая. Предполагается, что результаты диагностики позволят обосновать, уточнить, дифференцировать практические рекомендации, тем самым обеспечив прикладное значение исследования. Для установления искомого психологического диагноза применяются, как правило, многочисленные и разнообразные опросники: они просты и удобны в использовании (в отличие, например, от проективных или инструментальных методик), что и делает их средством выбора.

Прежде чем говорить об обоснованности такого подхода в психологическом исследовании, напомним, что понятие «диагноз» является одним из ключевых в медицине. В контексте данного анализа диагноз (лат. diagnosis — распознавание) определяется как заключение о сущности болезни и состоянии пациента, выраженное в принятой медицинской терминологии и основанное на всестороннем систематическом изучении пациента. Диагноз, таким образом, является свернутым представлением о болезни (сущности) или состоянии и содержит в себе знание о патологическом процессе: его причинах, механизмах развития, динамике, предпочтительных средствах лечения, возможных осложнениях и т.д.

Соответствует ли, по сути, результат применения опросника (теста) понятию «диагноз»? Даже не упоминая здесь, что в современной теории психологии не сформулированы единые представления о психике (по аналогии с организмом в медицине), о механизмах психического в норме и патологии (анатомия, физиология, общая патология в медицине), можно заключить, что такого соответствия нет.

Более того, цель данного сообщения — показать, что с помощью методик психологической диагностики формируется мнимая реальность, имитирующая научное исследование психологических феноменов и его результат. Это явление сродни симуляции, как описывал ее в своей работе «Симулякры и симуляции» известный французский философ­постмодернист Ж. Бодрийар. Напомним, что Бодрийар обратил внимание на свойственное со­временному обществу явление порождения абстракций, не имеющих связи с реальностью: реальность подменяется виртуальным миром — гиперреальностью, которую создают симулякры (фр. simulacre, от simulation — cимуляция). Симулякр есть фантомный объект — подделка без подлинника. В качестве симулякров могут выступать как виртуальные образы, так и ложные понятия, не соотносимые ни с чем, кроме других симулякров (Baudrillard J., 1981). Психологический диагноз, как будет показано далее, вполне подпадает под данное определение. И именно симуляцией можно объяснить ограниченную практическую пригодность результатов, увы, подавляющего большинства психологических исследований.

Чтобы убедиться в этом, следует прежде всего задаться вопросом, что лежит за балльной оценкой по шкале психодиагностического опросника. Ничуть не упрощая, можно утверждать, что полученная балльная оценка фиксирует какую­то вербальную реакцию обследуемого на совокупность вербальных стимулов, содержащуюся в опроснике, — ничего более. И такие солидные психодиагностические инструменты, вопросам обоснования, валидности и надежности которых уделялось специальное и особое внимание (например, MMPI, 16 PF, EPI), основаны всего лишь на вероятностной оценке сходства реакций данного конкретного субъекта с тенденциями реакций клинически (MMPI) или психологически (EPI) верифицированной выборки (группы) испытуемых (Березин Ф.Б., Мирошников М.П., Рожанец Р.В., 1967; Собчик Л.Н., 1990). Однако сходство реакций отнюдь не означает тождество состояний. В медицинской диагностике это само собой разумеется: один и тот же признак может свидетельствовать о совершенно различных процессах (так, желтая окраска кожи и склер — желтуха — может быть проявлением целого ряда патологических процессов, суждение о которых невозможно и недопустимо лишь на основании одного, хотя и такого очевидного признака). И в отношении упомянутых психологических опросников это правило оговаривается специально.

Однако сегодня при разработке методик психологической диагностики это принципиальное положение преимущественно игнорируется. Например, в психологическую лексику вводится такой трудноопределяемый термин, как «эмпатия» (или «эмоциональное выгорание», «созависимость» и т.п.). Исходя из собственного понимания (или чужого описания) психологического феномена, автор методики формулирует ряд суждений, которые, на его взгляд, этот термин раскрывают. Далее составленный перечень суждений – утверждений­вопросов предлагается испытуемым, их ответы усредняются по выборке, и инструмент для диагностики эмпатии (эмоционального выгорания, созависимости) готов: выше среднего, ниже среднего, среднее. Такой подход принято называть экспериментально­психологическими методиками исследования, хотя очевидно, что никакие научные требования к психологическому эксперименту (Готтсданкер Р., 1982) в таких процедурах не соблюдаются, да и не могут быть соблюдены. Даже не углубляясь в анализ столь сложных психологических механизмов речевого поведения, как отношения смыслов, значений и знаков (Выготский Л.С., 1934; Панфилов В.З., 1971; Артемьева Е.Ю., 1999; Леонтьев Д.А., 2007), и не учитывая зависимость высказываний человека от его сиюминутного состояния (известно, что ранжирование цветовых выборов в тесте М. Люшера может радикально измениться в течение короткого времени). Даже пренебрегая реакцией опрашиваемого на исследователя (а она всегда есть, несмотря на то, что для психолога испытуемый представляется объектом исследования), не учитывая способности данного человека к рефлексии и означиванию субъективных переживаний, можно заключить, что описанная процедура психологической диагностики порождает симулякр (см. выше).

Фактическая действительность состоит в том, что испытуемый переживает некоторое состояние, обладает некоторым индивидуальным опытом, о сути и содержании которых исследователь, как правило, не имеет никаких представлений. С помощью сконструированной шкалы он лишь приобретает возможность означить состояние человека, то есть «прикрепить» знак, создав тем самым виртуальный факт. Более того, не только означить, но и оценить количественно! Вопрос о принципиальной возможности количественной оценки модальностей психических состояний (радость, грусть, ожидание) не обсуждается. Создается впечатление, что в представлении психолога переживания другого человека — того, кто стал объектом его психологических изысканий, отождествлены с температурой тела.

Более того, в психологическом исследовании, как принято, используется батарея психодиагностических опросников, тестов. Таким способом приобретается возможность создания множества фактов и описания сложных явлений, даже не взаимодействуя непосредственно с человеком, в глаза его не видя. Объяснение такому подходу лежит на поверхности: при наличии единичного знака формулирование и описание сочетаний предпринятых означиваний, имитирующих закономерность (за исключением классического патопсихологического эксперимента), технически невыполнимы. Здесь на помощь приходят методы статистического анализа «количественных» размерностей знаков.

Сейчас трудно уже точно установить генез безусловного доверия к статистическим манипуляциям с эмпирическими данными в психологии. Вероятно, история тянется от времени первых психологических экспериментов по исследованию элементарных психических функций и психофизических закономерностей. Тогда действительно определенные выводы могли быть получены на основании усредненных показателей, отражающих некие действительные измерения (время реакции, сила мышечного усилия, количество решенных задач и т.п.). Дальнейшая экспансия статистических методов в психологические исследования была связана с нарождающимся направлением практической психологии — психометрией. Тогда, наподобие антропометрических показателей, разрабатывались нормативы показателей памяти, внимания, интеллекта для различных возрастных групп, профессий, сословий. Логичным продолжением такой методики исследования стала разработка опросников для оценки черт личности, психологических или психопатологических проявлений на основании статистического оценивания вероятности реакции на конструируемый стимул (слово, предложение, логическая задача). Для задач подобного рода статистические методы анализа данных, возможно, были единственным способом достижения конкретных целей. В задачах же, декларируемых современными психологическими изысканиями, популярность математической статистики для получения психологического знания ничем, кроме как доступностью персональных компьютеров и пакетов прикладных программ, объяснить невозможно. Когда исследователь был вооружен лишь стопкой миллиметровки для вычерчивания графиков и в лучшем случае владел логарифмической линейкой для производства элементарных вычислений, ход научного исследования подчинялся совсем другой логике.

Статистические процедуры обрели вполне самостоятельный статус в производстве психологического исследования (всерьез при планировании психологического исследования ставится вопрос об объеме выборки: 150 — это для кандидатской, для докторской хорошо бы 300–400 наблюдений).

Суть процедур статистического оценивания или забыта, или не понята, чему также поспособствовало развитие вычислительной техники, автоматически и быстро реализующей трудоемкие алгоритмы обработки количественных данных и представляющей результаты в эстетически привлекательной форме графиков, диаграмм, трехмерных картинок. Результаты статистических манипуляций фактически стали единственным мерилом «достоверности» полученных в исследовании данных. Более того, результаты статистического анализа являются для психодиагностов единственной надежной опорой интерпретации результатов исследований.

Не вдаваясь в понятные лишь узкому кругу специалистов особенности алгоритмов статистического анализа, разнообразные версии подготовки данных, критерии оценивания результатов, отметим лишь одно, зато лежащее на поверхности злостное противоречие, выхолащивающее сам смысл психологического исследования. Говорят, Карлу Роджерсу принадлежит известная формулировка «N = 1». Это постулат, на котором стоит вся гуманистически ориентированная психология: человек уникален, проявления его индивидуальны. Действительно, трудно представить себе практикующего психолога, осмысляющего результаты своей деятельности с помощью калькулятора. Статистически центрированные психологические исследования попирают естественный постулат, оперируя «средним человеком», которого в природе нет и быть не может. В современных психологических исследованиях в погоне за объемом выборки усреднению смело подвергаются старики и дети, мужчины и женщины, здоровые и больные, люди разной культуры и др. Игнорируется тот факт, что круг вопросов, решение которых предполагает использование статистических критериев (массовые профилактические обследования, например, и то лишь для выделения групп наблюдения), крайне ограничен. При том что непосредственное рассмотрение эмпирических данных, анализ проблем их математического моделирования, репрезентативности выборки и т.п. являются скорее исключением, чем правилом.

Логическим следствием слепой веры в познавательную мощь статистики становится изобретение терминов и убежденность в том, что то, что названо, есть. В самом деле, любая статистическая процедура предполагает наличие некоего ряда признаков и некоего ряда наблюдений. Наблюдая человека непосредственно во взаимодействии, психолог способен был бы отметить, встревожен он или подавлен, раздражен или плаксив. Этого, конечно, совершенно недостаточно для формулирования психологических закономерностей, что заявляется целью исследования. Во­первых, признак единичен, во­вторых — качественен. Но можно не тратить время на расспрос, наблюдение, патопсихологический эксперимент, наконец, можно предложить стопку бланков психодиагностики (желательно и сразу группе испытуемых: школьному классу, палате больных, случайным прохожим). Тогда вместо качественных наблюдаемых признаков в распоряжении исследователя попадает множество количественно измеренных «шкал». Плаксивость можно переозначить через тревожность (личностная или ситуативная), депрессивность, фрустрированность, раздражительность, неконструктивный копинг и так далее. Затем, усреднив всех, от кого удалось получить заполненные бланки, можно строить статистически выверенные цепочки психологических умозаключений на основании, например, корреляционных плеяд. В результате статистического манипулирования с рядами чисел порождается сложный феномен. Факт плаксивости пациента приобретает якобы научное психологическое объяснение: «В состоянии пациента доминирует тревожность на фоне раздражительности при недостаточной зрелости копинг­механизмов в ситуациях фрустрации…»

Без статистики усмотреть закономерности в таблицах чисел, конечно, крайне затруднительно. Таблицы нужно как­то упорядочить, и для этого производительнее пакетов статистических программ ничего не придумано. В результате из базы первичных данных появляются (как из черного ящика) таблицы, рисунки и графики, которые можно если не понять, то разнообразно описывать, поскольку они уже структурированы и обременены различными критериями и коэффициентами.

То, что практическое значение таких описаний весьма иллюзорно, легко иллюстрируется циркулирующей актуальностью одних и тех же проблем в огромном объеме психологических изысканий.

Уместно напомнить, что весь аппарат математической статистики разрабатывался на основании оценок частоты появления случайного элементарного события (!) при огромном множестве вероятности реализации данного события в репрезентативной для генеральной совокупности выборке наблюдений (Дюк В.А., 1994). Очевидно, что используемые в психодиагностике критерии оценки вероятности нулевой гипотезы, заимствованные из математической статистики, не адекватны задачам психологического исследования хотя бы потому, что человек (его состояние) никогда не является «случайным элементарным» событием. Уже и в технических научных исследованиях признано, что в результате аппроксимаций эмпирических наблюдений теоретическими моделями утрачивается суть исследуемых процессов; лишь тонкие гистограммы и функции являются относительно адекватными средствами анализа и моделирования наблюдаемых процессов. Анализ методических оснований использования статистических методов в психологии — предмет самостоятельной большой работы, и вселяет надежду тот факт, что эта работа начинается (Сивуха С.В., Козяк А.А., 2009; Cohen J., 1994).

Возможны ли другие подходы в психологическом исследовании? Конечно, возможны, и это прежде всего максимально индивидуализированные и, главное, лонгитюдные наблюдения, позволяющие оценить индивидуальные нормы реакции данного конкретного человека, выявить отклонения от этих норм при воздействии различных внешних или внутренних факторов (Алехин А.Н., 2009). Опыт подобных исследований есть, например, в космической (авиационной) психологии, психологии труда, клинической, детской психологии. Однако такие исследования весьма трудоемки и не отвечают ни сиюминутным запросам экспериментаторов, ни стереотипизированным уже ожиданиям квалификационных инстанций.

Таким образом, в нынешней своей форме удручающее количество психологических исследований являются производством мнимого знания, а выводы, делаемые из таких исследований, по происхождению не могут иметь практического значения. Если действительно наука развивается по спирали, то можно рассчитывать на то, что это болезненное увлечение статистической психодиагностикой (или психодиагностической статистикой) будет преодолено. Но пока именно процедуры порождения мнимостей нередко принимаются в психологии за научный метод.

Об этом можно было бы не тревожиться и не говорить, если бы методики психологической диагностики не обрели вдруг незаслуженную популярность не только в психологических исследованиях, но и при решении управленческих вопросов (профессиональный отбор, экспертиза и т.п.), став удобным подспорьем бюрократических решений, которые уже касаются жизни и судьбы конкретного человека.