Газета «Новости медицины и фармации» №9 (727), 2020
Вернуться к номеру
Анестезиологи глазами акушера
Авторы: Светлана Галич
д.м.н., профессор
Разделы: Справочник специалиста
Версия для печати
Моим коллегам и друзьям в профессии
с благодарностью за то, что вы были и есть в моей жизни...
Специальность анестезиолога требует максимально глубокой теоретической и практической подготовки, чрезвычайно важны они и в акушерской практике, где не только от знаний, но и от человеческих качеств врача зависят жизни матери и ребенка. Книга погружает читателя в нелегкие будни врачей акушеров и анестезиологов, знакомит со сложными клиническими ситуациями, исход которых напрямую зависит от слаженной работы команды медиков. Но в первую очередь это рассказ о беззаветно преданных своему делу людях, с которыми автору посчастливилось работать, о мудрых наставниках, о чести и достоинстве в профессии и жизни.
Вовлеченность автора в описываемые события, живая и эмоциональная манера изложения делают книгу интересной не только для профессионалов, но и для широкого круга читателей.
ОбезбОливание — не обезбАливание!
(Или почему так важны правильные термины)
Удивительно, но даже некоторые медицинские работники называют этот замечательный процесс борьбы с болью обезбаливанием. На мой взгляд, такая безграмотность допустима среди лиц без медицинского образования и вовсе не приемлема для людей медицинских специальностей. Любых. Меня вообще очень огорчает безграмотность, в принципе. Но самый большой трэш — когда «обезбаливание» говорят практикующие анестезиологи. Правда, неудобно мне, акушеру, делать им замечания. Уж они-то должны знать, как правильно это называется. И что проверочное слово — «боль». В Интернете даже мем такой появился: «Обезбаливание — это лишение человека поездки на Бали». Почему я решила здесь об этом написать? Да потому, что такое, увы, не редкость! Потому хочется сказать всем: «Коллеги, давайте выражаться грамотно!» А чтобы не ошибиться, говорим «аналгезия». И правильно, и умнó, и грамотно! Право же, когда слышу это «обезбаливание», сразу представление о профессиональном уровне такого коллеги падает. Как стрелка градусника зимой.
Почему для нас так важны термины? Да потому, что мы должны разговаривать на одном языке. Медицинском языке в данном случае. Разное толкование терминов разными врачами на практике может иметь весьма печальные последствия.
Приведу такой неприятный для себя, но важный пример. В профессиональной сленговой речи анестезиологов, с которыми я начинала работать, было такое понятие, как «загрузить больного». В принципе, оно сохраняется и сейчас. Выражение «больная загрузилась» обозначает измененное состояние сознания, угнетение ЦНС. Пациентка может сама «загружаться», когда ее сознание нарушается. Или мы это делаем медикаментозно с целью защитить мозг от посторонних раздражителей. И тогда анестезиологи именно так и говорят: «Больную надо загрузить». Ранее первая помощь при преэклампсии тяжелой степени заключалась в том, что мы сразу же вводили внутривенно дроперидол и сибазон. На сленговом языке анестезиологов это звучало именно так: «загрузить больную». Конечно, это неправильно! В критических ситуациях положено четко произнести, что и сколько пациентке вводить. Но такая практика профессионального общения имела место ранее, так как дозы и медикаменты означенных препаратов были стандартизованными. И все знали, чего и сколько, если речь шла о том, чтобы «загрузить». Это знание сыграло с нами как-то весьма злую шутку.
Прихожу на дежурство ответственным врачом. Получаю информацию, что у роженицы в такой-то предродовой палате — гипертензия. Захожу. Молодой анестезиолог и анестезистка измеряют пациентке артериальное давление. Задаю вопрос:
— Сколько?
— 110 на 70.
В этот самый момент я вижу, как глаза пациентки начинают «плыть», взгляд не фокусируется, она будто засыпает. Именно «загружается».
— Что ввели? — задаю вопрос, понимая, что такая реакция может быть после введения дроперидола и сибазона, как тогда было принято. А может быть и результатом энцефалопатии, обусловленной преэклампсией. Потому знать, ввели что-то или нет, очень важно.
— Ничего! — отвечает анестезистка.
И в этот самый момент у роженицы начинаются типичные эклампсические клонико-тонические судороги...
Вручив анестезистке упаковку магния сульфата 25% из находящегося рядом ургентного шкафа и будучи в полной уверенности, что у анестезиолога и сестры в шприце уже набран сибазон, я произношу:
— «Загружайте» больную. Я иду разворачивать операционную.
Конечно, это была моя ошибка! Нужно было дождаться разрешения приступа, четко назвать препараты и дозы. Дождаться, когда введут. А потом принимать решение после разрешения приступа. Но это было время, когда мы совали пальцы и роторасширители с языкодержателями в рот женщине в момент экламптического приступа. И вводили дроперидол с сибазоном внутривенно. Сразу же, как только «ловили» тяжелую преэклампсию. Вторая ошибка — не нужно было спешить разворачивать операционную...
Быстро развернув операционную (это мы хорошо умеем — тренированные!), ждем. Довольно быстро привезли больную. При перекладывании с каталки на стол — серия судорог (status eclampticus). Спрашиваю анестезиолога:
— Сколько ты ей ввел и чего, что ее так трусит?
— Ничего не ввел. Ты сказала «загрузить» — я и загрузил ее... на каталку...
Вот так мое «загрузить», в смысле медикаментозно, было воспринято как «загрузить» физически. Доктор был молод и еще не обогатился сленговым лексиконом. Дальнейшие проблемы, думаю, понятны всем. Спазм голосовой щели. Пять попыток интубации. Прошу анестезиолога давать кислород и не интубировать более, так как в момент интубации пациентка входит в супергипоксию, цвет ее кожи реально напоминает синий баклажан. Анестезиолог, явно не понимая сути проблемы, берется за клинок снова и снова. Несколько раз наблюдала у анестезиологов этот статус — любой ценой заинтубировать (status anaestesologicus)! Правда, уже очень давно. В те годы у них это выглядело делом чести, чем-то типа: «Я что, заинтубировать не смог?» Придавали «бодрости» и обычные последующие комментарии акушеров: «Он даже заинтубировать не смог!» Ситуация для анестезиологов считалась постыдной. Это позже появились доклады, статьи и выступления корифеев акушерской анестезиологии о трудной интубации. И понимание, что акушерские пациентки — это потенциально трудная интубация. А пациентки с преэклампсией — супертрудная интубация (слава, слава тебе, о, регионарная анестезия!). И акушеров попустило.
Но вернемся к нашей ситуации. Видя анестезиолога в статусе «Я что, заинтубировать не смогу?!», всегда надо брать на себя роль координатора и силовым решением запрещать ему это делать. При этом лучше не орать, а спокойно сказать:
— Послушай, у тебя все получится. Потом. А сейчас давай больной кислород!
Важно говорить негромко, четко и спокойно. Ибо при громких криках, ругани коллега может укрепиться в своем статусе — стремлении заинтубировать любой ценой! А это жизненно опасно.
Так, собственно, я и поступила. Спокойным голосом дала три распоряжения. Первое — анестезиологу: давать больной кислород в непрерывном режиме. Второе — анестезистке: отобрать у доктора клинок и не давать без моего приказа. Третье — санитарке: вызвать заведующего анестезиологической службой.
Нет, я не превысила свои полномочия по тем временам. И по этическим нормам, прописанным в нашей «библии» — книге «Акушерство глазами анестезиолога». Я была старше и по опыту, и по статусу на дежурстве. Любой врач может войти в такой психологический статус, когда кажется, что у тебя вот-вот все получится. Акушеры иногда попадают в эту психологическую ловушку при затрудненных абортах. Это когда в стрессе путают пуповину плода с кишечником матери. Увы, такие случаи бывают. Если они повторяются, на мой взгляд, доктор должен оценить, стоит ли ему заниматься критическими разделами медицины. Если в критической ситуации его действия настолько неадекватны.
В описанной ситуации я это расценивала как результат молодости и неопытности доктора. Потому были использованы кислород и вызов более опытного доктора. Конечно, было понимание того, что мы сейчас можем потерять женщину. Ребенка мы тогда потеряли. Не выдержал пять попыток интубации (слава, слава тебе, о, регионарная анестезия!).
При мысленном возвращении к этой ситуации очень хочется ее забыть. Но нельзя! Это такой важный учебный кейс на тему «Как нельзя поступать при эклампсии». Собственные ошибки надо озвучивать, дабы другие их не совершали. А все могло быть по-другому, если бы я не понадеялась на одинаковую трактовку команды «загружай» мною и анестезиологом.
Памятуя об этом случае, всегда ратую за четкие формулировки, команды и термины. Право же, это очень важно!
На мой взгляд, самый лучший тренинг по неотложной помощи при преэклампсии/эклампсии разработан и проводится замечательным дуэтом винницких специалистов — Натальей Васильевной Титаренко (анестезиолог) и Инной Викторовной Кукурузой (акушер). Это блестящий тренинг, ставящий не только все точки над «і» с современных позиций, но и вырабатывающий навык проговаривать, что, куда и сколько! И никакого сленга! Сленг — на кухнях, за рюмочкой кофе, для разборов полетов в неформальной обстановке!